Танцующие в темноте
Антипод Панфилова - хореограф Татьяна Баганова из Екатеринбурга. Ее кредо: аскетизм, минимализм и никаких заигрываний с балетом, публикой и попсой. “Провинциальные танцы” Багановой на западе сравнивают с “Театром танца”, который создала Пина Бауш, и приглашают на престижные фестивали. Спектакль “Кленовый сад” Татьяна Баганова поставила сначала с американскими танцорами на фестивале ADF, затем в собственной труппе. (Фото: Владимир Луповской)
О современном танце (его обычно называют contemporary dance) впервые заговорили в начале века в Германии, когда Рудольф фон Лабан, художник, путешественник, актер, танцевавший в каком-то французском ревю, вдруг начал серьезно экспериментировать с движением. Результатом и стал первый “манифест независимости танца” - независимости от сценического пространства, от содержания и длительности звучания музыки, от школы и техники и, само собой, от вкусов буржуазной публики. Танец выражает сам себя и творится здесь и сейчас. Новаторы так или иначе мечтали о “новых” танцовщиках: физически совершенных, всесторонне развитых и, разумеется, свободных. И создатель школы ритмопластики Эмиль Жак-Далькроз, и босоножка Айседора Дункан, и искавшая опору в восточных ритуалах американка Рут Сен-Дени.
В Германии утопия просуществовала недолго. Верный последователь Лабана Курт Йосс, создатель знаменитой школы “Фолькванг”, вернул танец в театр, а классический тренаж - в школьные классы. Но, закрыв доступ в профессию босоногим дилетантам, он все же остался верен духу нового танца: личность важнее техники. Вскоре “закрыли”, правда, и самого Йосса. Так же, как Лабан и Мари Вигман, создательница немецкого экспрессионистского танца, Йосс отказался сотрудничать с нацистами и покинул Германию. Едва наметившаяся линия модерна пресеклась и в России, где уже в 1924 году специальным декретом запретили деятельность всех пластических и ритмопластических студий. Прекратили свои эксперименты создатель эксцентрического танца Лев Лукин и автор знаменитых “танцев машин” Николай Фореггер. Многие ушли на эстраду и в оперетту (например, руководитель “Камерного балета” Касьян Голейзовский) или ставили физкультпарады на Красной площади. И только в Московском доме ученых до 50-х годов еще можно было встретить первых дунканисток, которым разрешили жить, но не позволили развиваться.
Modern dance выжил в Америке, после войны вернулся в Германию, а в Японии в начале 50-х появился танец “буто” (его создатель Тутсуми Хидзикато находился под большим влиянием не только американского модерна, но и экспериментов Вацлава Нижинского). Исполнители “буто” снова увели танец из театрального пространства и отказались от диктата хореографов. Тело босоногие импровизаторы уподобляли сосуду, который надо опустошить, освободить от всего личного, чтобы наполнить чем-то чужим, инородным, будь то дух дерева, сухого листа или старой женщины. Красота тела уже не имела никакого значения. “Буто” назвали “танцем тьмы” или “танцем теней”.
В 50-е появляются первые космополиты, усвоившие уроки неоклассики, модерна, экспрессионизма и языческого “буто”. Танцевальная среда формируется как транскультурная и транснациональная. Начинают сбываться мечты первых “модернистов-утопистов”: возникает множество автономных пространств, индивидуальных способов высказывания. По мере стирания границ - географических, жанровых, национальных, языковых - исчезают и табу. Какой культуре принадлежит Иржи Килиан - чех по происхождению, англичанин по образованию и голландец по месту жительства? На каком языке говорит Уильям Форсайт, скрестивший модерн данс с уличным брейком и классическим балетом?
В отличие от балета в современном танце нет возрастных ограничений. В “буто” чем танцовщик старше, тем он мудрее и, следовательно, лучше. Иржи Килиан создал уникальную труппу “ветеранов”: танцовщиков от сорока лет и “до смерти”. Даже восьмидесятилетний классик танца модерн Мерс Каннингем все еще выходит на сцену.
В 70-е в Европе возрождается contemporary dance - забытый термин начала века. А с ним и право на дилетантизм. Внук известного энтомолога, режиссер и мистификатор Ян Фабр, не выучивший в жизни ни одного танцевального па, стал идеологом бельгийского contemporary dance. Танцем занялись представители самых разных профессий - от актеров и философов до физиков и садовников. Впрочем, и отцы-основатели танцевального модерна не были танцовщиками (Рудольф Лабан был художником и артистом, а Эмиль Жак-Далькроз - композитором и музыкантом). Нет в современном танце и четких требований к физическим данным исполнителя. Танцуют все - коротышки, долговязые, кривоногие, толстые и худые. Француз Филипп Декуфле, а за ним и Жозе Монтальво ввели в танец элементы балагана, цирка, паноптикума, в которых гротесковая или даже уродливая внешность артиста только приветствуется.
Посторонние
В России первые самородки-модернисты появились в конце 80-х - начале 90-х. Они вышли не из академических училищ, а из непрестижных институтов культуры, готовивших массовиков-затейников для работы на эстраде и в художественной самодеятельности. Пафоса они избегали, техникой классического танца не интересовались, движения предпочитали изобретать самостоятельно.
Уральский соц-арт: независимая команда “Киплинг” из Екатеринбурга. В спектакле “Мальчики налево - девочки направо” хореографы Наталья Левченко и Евгений Мартьянов резвятся на тему недавнего прошлого страны, в которой секса не было по определению, эротику заменяли балет и физкультура, а детей находили в капусте и растили, как цветы в горшочках, для светлого будущего. (Фото: Владимир Луповской)
В Екатеринбурге Лев Шульман и Татьяна Баганова создали театр “Провинциальные танцы”. Баганова как будто апеллировала к немецким экспрессионистам: от спектакля к спектаклю резкие, корявые движения подранков в грубых ботинках и нищенских одеждах становились все уродливее и при этом экономнее и отточеннее - словно танцовщики добивались совершенства в борьбе с невидимыми смирительными рубашками. Эпатажно и агрессивно заявил о себе пермский хореограф Евгений Панфилов. Он голышом выходил на сцену, обряжал танцовщиков в дамские юбки и сочинял шокирующие вариации на традиционные литературные сюжеты.
Приблизительно в это же время хореографией занялись совсем посторонние. Микробиолог Александр Кукин создал первую в Питере труппу танца модерн. В Москве появился “Кинетический театр” Александра Пепеляева - выпускника химфака МГУ и режиссерского курса Анатолия Васильева. Геннадий Абрамов, медик по образованию, прославившийся постановкой движения в спектаклях того же Васильева, создал “Класс экспрессивной пластики”. Людей набирал с улицы - чтобы не знали, как “правильно” танцевать. Абрамов и Пепеляев и адаптировали для России метод, давно существующий на Западе: хореограф не столько ставит движение, сколько провоцирует личные реакции танцовщиков, работает как режиссер и автор концепции.
Непрофессионализм, которым позднее стали попрекать всех вышеперечисленных, вовсе не противоречил духу современного танца. В этом смысле российские авангардисты ничем не отличались от западных. Проблема, как выяснилось, в том, что удачливые хореографы-модернисты в России наперечет. Несмотря на огромный интерес к contemporary dance, распространившийся даже на глухую провинцию, современного танцевального мейнстрима у нас не возникло.
Путешествие из Волгограда в Москву
Прошлой осенью в Волгоград приехал испанский танцовщик и хореограф Пабло Вентура. На конференции “Голос художника”, проходившей в рамках хореографического фестиваля, Вентура рассказывал, как сочинять танец с помощью компьютера. Зачарованный вниманием российских неофитов (какие компьютеры, когда денег нет даже на аудиоаппаратуру), испанец растрогался и вспомнил Валенсию начала 90-х: вот так же испанские авангардисты собирались и спорили о современном танце. Разницу Вентура почувствовал позже, когда увидел российскую продукцию - странное сочетание эстрадных клише и штампов модерна.
Тогда он и решил разобраться, какие они, эти русские: “На обратном пути я принимаю решение сдать билет на самолет и покупаю билет на поезд, чтобы разделить участь моих российских коллег. Двадцать два часа в поезде и много водкиг Я никогда в жизни столько не пил… После самого медленного путешествия в моей жизни мы наконец-то прибыли в Москву. Голова раскалывалась на части, а бедные ребята должны были ждать еще восемь часов, чтобы следующие двадцать четыре часа опять провести в поезде по пути в Пермь! Много приезжих с Запада, таких же, как я, пытаются научить их жить. И все-таки я задаю себе вопрос: что же я здесь делаю, пытаясь объяснить им, как нужно ставить танцы с компьютером? Ведь они пропустили всю историю модерна, постмодерна, постпостмодерна - назовите это как хотите. Начните с нуля, ребята, и, я уверен, вы придумаете что-нибудь интересное”.
Возможно, придумают. Когда освоят компьютеры, самолеты и прочие блага цивилизации. Но лет сорок придется побродить по пустыне: поездить по бескрайним просторам Родины, из Петропавловска, к примеру, в Волгоград, чтобы дать одно-единственное представление, не получить за него ни копейки и, оглушив себя водкой, уехать обратно со всеми своими никому не нужными идеями.
Можно поехать в Саранск или Витебск и, заплатив деньги за аккредитацию, попробовать победить в конкурсном соревновании. Но погоду там делают бывшие “культурные” чиновники. Те, что еще вчера опекали конкурсы художественной самодеятельности. Contemporary dance от гимнастики они отличают с трудом, на танец смотрят как на “молодежный досуг”, а артисты для них - детки с улицы. В Саранске их строят на “торжественную линейку”, а в Витебске “прорабатывают” на секции критиков.
Проблема понятна давно и всем: не цензура нужна, не конкурсный отбор на основе непонятных критериев и не “руководящая роль”. Нужны условия. Залы, сцены, налаженный образовательный процесс. Только пообещай это российским артистам, и они уже мчатся хоть на другой конец страны.
Пермский “Балет Евгения Панфилова” недавно получил статус государственного театра. Этот коллектив держится на диктатуре хореографа. Самого “балетного” из современных хореографов почитают тем не менее за отца-основателя нового движения. Панфилов многое “разрешил”. Например, доверил мужчинам танцевать женские партии - балет “Долина вереска”. (Фото: Владимир Луповской)
Дети лейтенанта Шмидта
Два года назад в том же Волгограде возникла структура, предложившая неофитам танцевального авангарда помощь. За небольшой взнос - всего двадцать долларов с частного лица и сто долларов с коллектива - вы становитесь членом российского отделения Всемирного танцевального альянса (ВТА). Если раз в год вы будете платить взносы, то ВТА подпишется под тем, что вы и так делаете совершенно самостоятельно. Возможно, с вами поделятся какой-то информацией, возможно, расскажут о вас за рубежом. Но скорее всего не станут делать ни того, ни другого, поскольку Всемирный танцевальный альянс - не рекламное агентство, не информационный центр и не коммерческая организация.
В Европе ВТА - что-то вроде клуба или профсоюза. Независимые танцовщики объединяются, чтобы отстаивать свои интересы: добиваться выгодных условий аренды залов и репетиционных помещений, решать социальные проблемы (касающиеся, например, пенсий или медицинских страховок), а также творческие (издание специальной литературы, организация фестивалей и мастер-классов и тому подобное). Но в России в альянс вступили не частные лица, как в Европе, а преимущественно организации - дирекции фестивалей, гастрольные агентства и даже Пермский институт культуры. То есть те, кто дает площадки для выступлений, залы для репетиций и решает, кого приглашать на то или иное мероприятие, а кого нет. Таким образом, из структуры, помогающей независимым артистам, ВТА превратился у нас в организацию, от которой танцовщики зависят. За свои же деньги.
Скажем, Ярославский фестиваль, который уже много лет существует на американские деньги, теперь почему-то проходит под эгидой танцевального альянса. Фестиваль в Саранске оплачивает правительство Мордовии, “идейное руководство” осуществляет сидящая в жюри верхушка ВТА.
Этим нехитрым способом ВТА получает доступ к фондам и дотациям - отечественным или зарубежным. Артисты же, продолжающие работать в условиях каменного века, в какой-то момент с удивлением обнаруживают: все, что они делают, оказывается, происходит благодаря Всемирному танцевальному альянсу.
Российский акцент
Проходящий сейчас в России фестиваль современного танца организован American Dance Festival. ADF обычно привозит в страны, где устраивает свои акции, педагогов и хореографов, а местных партнеров привлекает для того, чтобы они обеспечили возможность приехать тем, кто хочет поучиться в мастер-классах. Таким образом, занятия оказываются бесплатными, а миссия ADF, по существу, благотворительной.
Но у нас желающие поучиться - более 300 человек - приезжают и живут в Москве за свой счет. Получается, что мастер-классы ADF доступны только тем, кто может за них заплатить. То есть не начинающим танцовщикам, а уже утвердившимся в мире современного танца хореографам и артистам, которым нужен не ликбез, а “повышение квалификации” и связи.
Танцовщик - фигура для современного танца культовая - оказывается в российских условиях лишь безропотным инструментом для раскрутки проектов или получения дотаций. В этом смысле ему безразлично, “усыновит” ли его государство, частные лица или зарубежные миссионеры. Артист все равно ничего не получит: ни репетиционных залов, ни гонораров, ни диплома об образовании.
Процесс, разумеется, не заглохнет. Просто одни будут исправно платить взносы и выслушивать поучения полуграмотных функционеров. Другие - независимые, талантливые и информированные - пробиваться самостоятельно.
Ясно, что выпускники частной школы Николая Огрызкова в Москве, как и воспитанники екатеринбургского Центра современного искусства Льва Шульмана, скорее всего будут искать счастья в европейских труппах. Потому что в России дипломы частных школ модерна не признаются. Татьяна Баганова, получившая приз за лучшую хореографию на прошлогодней “Золотой маске”, уже третий спектакль ставит за рубежом, а в родном Екатеринбурге ее труппа “Провинциальные танцы” борется, чтобы получить хотя бы статус народного коллектива. “Кинетический театр” Александра Пепеляева, получивший премию и грант на развитие от фестиваля в Сент-Дени, работает преимущественно за рубежом. “Класс экспрессивной пластики” Геннадия Абрамова практически распался после того, как его артистов пригласили участвовать в проекте немецкого хореографа Саши Вальц.
Идеи русских неофитов, конечно, пригодятся в Европе и Америке. У нас - энтузиасты, у них - технологии. У нас мифические альянсы и фантомные центры современной хореографии, у них - реальные школы, залы и гонорары.
Ольга Гердт
Вы можете оставить комментарий или подписаться на ленту ответов и получать все новые сообщения через RSS.
Здравствуйте!Хотелось бы узнать, есть ли у вас набор в танцевальную труппу и как туда попасть. Имею одно среднеспец. образование (училище искусств-хореография) и одно высшее(дизайнер-проектировщик)